ГЛАВА 2. ВОЙНА В АБХАЗИИ В ПУБЛИКАЦИЯХ И ДОКУМЕНТАХ
В ПРИФРОНТОВОМ СЕЛЕ ЭШЕРА
Студентка Майя Сулаберидзе: "В моих жилах грузинская и абхазская кровь. На чьей стороне мне воевать?"
Вот уже самолет отмотал полторы тысячи верст, и за окном - ни моря, ни гор, не взрывается, не грохочет, а перо все еще не подчиняется руке - с чего начать рассказ о нескольких днях на абхазской земле. Село Нижняя Эшера - совхоз, санаторий с пансионатом, никаких особых достопримечательностей. Сегодня это название на страницах газет и на экране. Здесь прифронтовая зона.
На самом высоком и красивом месте стоит многоэтажная школа. К ней ведет строгая кипарисовая аллея очень давней посадки. А вот эвкалипты вокруг сажали уже нынешние ученики и учителя. Впрочем, что это я говорю. Нынче нет ни учителей, ни учеников. И школа уже не школа, а развалины. Разрушена крыша. Проломы с фасада и торца. Над входом рваной бахромой свисают на арматуре бетонные плиты, на искореженных трубах батареи. Осколками снарядов усыпан школьный двор. В воронке, наполненной водой, плавает спортивный мяч...
В музыкальном классе на столе куча пластинок, среди них песни народов СССР. Со смешанным чувством беру я в руки диски: "Мир дому твоему", "Грузия - страна солнца". Да был и мир,и солнца всем хватало...
В классах шкафы нараспашку, вывалены на пол груды учебников, книги, дневники, краски, линейки, карандаши... Рядом с партой подняла две тетрадки. Первоклассники Эсма и Заур, видимо, сидели рядом. Эсма - аккуратница, трудяга. У нее такие ровные строчки, буковка к буковке. И учительница также красиво выводит ей четверки и пятерки. А вот сосед Эсмы, похоже, за карьерой отличника не гнался. На первой же странице его труды венчает жирная двойка. Правда, потом появляются отметки получше. Может, это Эсма повлияла на своего малоусидчивого соседа. Где они теперь, эти девочка и мальчик?
В Эшере нет детей. Бывают ли селения бездетными? Получается, бывают. Идешь по улицам - они пусты. Молчит прежде шумная многоязычная Эшера, а если и подает время от времени голос, то только жесткой автоматной перебранкой . да надрывным кашлем орудий.
По улице Школьная брошенные дома, разрушенные, полуразрушенные. Хозяева ушли, уехали. А вот Любовь Петровна Иванова осталась, хотя в ее дом тоже попал снаряд. Во дворе на стуле сидит муж. Он слепой. "Куда нам с ним", - тихо, беспомощно говорит пожилая женщина. Но вдруг она встрепенулась, засуетилась. -Что лее это я, проходите, садитесь. Принесла фруктов, орехов, а на глазах слезы. -Что делать, как жить дальше? Стреляют и стреляют. Есть у них какие-то снаряды, которые разрываются сотнями игл. - Любовь Петровна показывает целую горсть этих смертоносных "гвоздичков". "А те, что впились в стены, так и сидят, не вытащишь. Ладно, мы в это время были у сестры, - продолжает она. - Вот и уцелели, а крышу пробило и петуха ранило..." Сказала и осеклась, мол, от этого ужаса язык не то говорит. Тут такое творится, а она про петуха. В то же время и его жалко, мучилась птица. Услышав голоса, подошла сестра хозяйки Маргарита Петровна. У нее дочь с внуками на Украине. Теперь их разделяют границы и война...
Горько обеим женщинам, но они болеют душой за тех, кому еще хуже, кто потерял мужа, сына и остался совсем без крова. Позже я познакомлюсь с женщиной в черном Ардасией Сангулия. Она вышла замуж за Нури, когда геройский парень вернулся с Великой Отечественной. А несколько недель назад на их улицу, что на горе, ворвались госсоветовцы и стали издеваться над сельчанами, поджигать дома. Нет больше Нури, убили и Хаки Кажевича Цкуа, тоже фронтовика...
Через заборчик с Ивановыми поздоровались идущие мимо трое мужчин. Бородатые, с автоматами за плечами. Приходили отоспаться по соседству. Возвращаются на позиции сменить товарищей. Все они из Сухуми, из одного микрорайона. Работали водителями. Радовались, что получили квартиры. Димур Пачулия, Зураб Адлеиба и Инапшба Борис. "Наша рота, - говорит Борис, -четвертая, а между собой называется "Ветерок", по имени кафе в квартале, где живем". Ушли воевать не с первого дня, а когда и до их района докатились грабежи и бесчинства госсоветовцев.
У трех бородачей добрые, симпатичные лица. И я верю их словам, что они не хотят ни стрелять, ни убивать. Еще два месяца назад с опаской взяли автоматы. Двадцать лет с момента срочной службы в руках не держали. Но сегодня они уже уверенные бойцы за свое достояние и достоинство. В четвертой - люди разных национальностей. Особо замечу, есть и грузин, молодой парень. А в соседней роте на БМП гвардейцы написали "За Скворцова" - это за нашего парня, за россиянина, который погиб, сражаясь на стороне абхазцев.
В Эшере стоит российская воинская часть. Заместитель командира по работе с личным составом капитан Николай Першин. Называю его фамилию не без опаски, потому что уже наслышана об обещаниях с той, грузинской, стороны - мстить семьям русских офицеров, где бы они ни находились. Что здесь делает часть? Когда после переговоров на недолгое время прекратился огонь,российские военные стояли на линии разъединения между противоборствующими сторонами. "Несмотря на нашу миротворческую миссию, по нам постоянно работали госсоветовские снайперы", - рассказывают Сергей Дворников, Максим Липатов. Когда возобновились военные действия, все вернулись в воинскую часть. И теперь маленький российский островок взят стрелками с того берега Гумисты в вилку. Как только наступает темнота, оттуда лупят и лупят слева и справа от забора. А когда несколько раз попали в КПП, в казарму, на официальный протест ответили, у них, мол артиллеристы недостаточно обучены, промахнулись. Капитан Першин не успел дорассказать, как ухнуло и разорвалось совсем рядом. Он вскочил, подтолкнул меня к казарме и, ругаясь на ходу, - стреляют не вовремя, понесся отдавать команды.
Территория части невелика. На пятачке вся техника. Зачехлена. Выполняя приказ, офицеры и солдаты соблюдают нейтралитет. А на чьей стороне душой? Конечно, не тех, кто поливает огнем мирные дома. И не на стороне тех, кто сюда послал эти черные силы.
До сотни доходило число эшерцев, сухумцев, просивших защиты и покровительства у российских военных. И как они могли отказать старикам, женщинам с детьми, не открыть им ворота. Поместили беженцев в подвальной части казармы, приспособили место для сна и еды. В каждом отсеке по керосиновой лампе. Но, устав от подвальной жизни, люди делают вылазки на свои бывшие подворья и часто гибнут.
В обеденный час потянулись к казарменной кухне люди с мисочками, кастрюльками - как в кинофильмах про ту войну, с фашистскими захватчиками. Здесь спят и едят рядом русские, грузины, абхазы. В абхазской семье только что убили брата. Рядом у русской женщины другое горе - сын болен диабетом, живет на уколах, а лекарства у Любови Петровны осталось на три дня.
На скамейке сидит высокая седая женщина в теплом пальто и меховой шапке. Наверное, она не ощущает температуры, почти никак не реагирует на окружающих. Перед ней поставили миску со щами, она несколько раз поднесла ложку ко рту и снова замерла. История ее такова. Она и ее сестра - две самые старые сельские учительницы, проработали в местной школе по сорок лет. В дом попал снаряд и тяжело ранил вторую сестру. Хорошо, что неподалеку оказался человек. Он и сбегал в часть и позвал на помощь военных. Когда подоспели капитан Капустин и военврач Вычужанин, дом горел. Андрей Капустин прошел огонь и воду в Афгане, ему под обстрелом, под пулями не впервой. Вытащили раненую и отправили в госпиталь. Я безмолвно стояла перед несчастной женщиной, и вдруг она словно очнулась,медленно шевеля бескровным^ губами, произнесла: "Если увидите в больнице сестру, не говорите ей, что наш дом сгорел..."
Подошла девушка черноволосая, чернобровая красавица. У нее и здесь, в подвале, не сошел со щек румянец, а в глазах отчаяние. Спросила меня: "Что вы обо всем этом думаете?" Майю Сулаберидзе все любят. Каждому она старается помочь - кому руками, кому словом. Накануне вечером читала горемычному населению подвала Есенина. И слушали.
- Я всегда чтила нацию своего отца, - говорит Майя. - Я уважаю народ моей матери. Как каждый человек, беззаветно люблю свою родину. И вот на мою родину напали и терзают бесчестные люди. Во мне две крови, абхазская и грузинская. На чьей же стороне мне воевать?
Ночую я на другой стороне села у Пекуш Матосян. Этот край не обстреливается, хотя как сказать? Днем снаряды упали на кукурузное поле, где работал старший сын Пекуш Амаяк, а до поля отсюда рукой подать. - Ранило Размика, совхозного рабочего, - рассказывает Пекуш. Она была рада неожиданной постоялице, так как ночует одна. Мужчины по ночам стоят в охране. Полночи мы с ней проговорили о бедах, обрушившихся на село, о никому не нужной бойне. В детстве Пекуш пережила одну войну. Все было - голод и холод, но в школу ходили. А теперь и школа не работает. Так до утра я и не уснула. Лежала и слушала этот чертов аккомпанемент: то строчит, то ухает. В седьмом часу Амаяк отвел меня к бригадиру Жоре Чепняну.
Бригадир шумел и нервничал: как посылать людей в поле под пули? Вчера они все вместе попали под обстрел, там еще остался солидный неубранный клин. Что будет сегодня? Чуть поостыв, и для того, чтобы подбодрить людей, Жора пошутил: ладно, ребята, кончится война, будем иметь дополнительный доход. Будем сдавать металлолом. Вон сколько нам накидали железок. А на кукурузном поле, показывая воронки, стискивал зубы: " Что же они, подлецы, с землей делают ?'
Чепнян заканчивал техникум в Саратове, высшее образование получил в Омске. Женился на русской. Несколько лет проработал в городе. Но сын крестьянина вернулся на землю. В 84-м в Эшере сильно пострадали от морозов цитрусовые.
Сколько вложили труда, чтобы восстановить плантации! Чепнян называет имена мастеров-цитрусоводов. Среди них и сегодняшний начальник штаба, а на мирном языке глава местной администрации Георгий Ахуба. Он специалист по субтропическим культурам. На карликовых деревьях мандарины уже желтые. С крутого склона просматривается большая часть плантации. Господи, какая же это красота! На небе добросовестно дорабатывает сезон солнце. А навстречу ему из густой глянцевой листвы посылают ответные лучи около трех тысяч тонн маленьких оранжевых солнц. Таков нынче вместе с личными участками урожай. Только соберут ли его?
...Я специально в этом репортаже не рассуждаю о политике. Пишу только то, что видела. Хотя это и есть политика нынешних руководителей. Истерзанные людские судьбы, истерзанная земля.
Мужчины и женщины, парни и девушки говорили одно: мы ни на кого не нападали, мы не заявляли о выходе из Грузии, мы хотим быть самостоятельными в собственной республике. И будем защищать свою землю, уходить с которой некуда, до последнего патрона, до последнего человека.
Я остановилась около кипариса, простреленного насквозь. Рана в кулак величиной. Снаряд пролетел дальше и расщепил следующее дерево. Его живая темно -желтая плоть слезилась и пахла. Солнце продолжало ласкать землю. Море улыбалось, как и полагается ему в бархатный сезон. И шли на позицию вооруженные бойцы мимо умирающих стоя двух кипарисов.
Элла ФЕДОРОВА Адлер-Гудаута-Эшера.
"Советская Россия", 27 октября 1992г.